Кузина - Страница 72

Лишь под утро забывалась тяжелым сном, снился один и тот же кошмар.

Опять снилась та единственная поездка в Приграничье, когда я в реальности столкнулась с порождением иных миров. Сон крутился в замкнутом кольце, раз за разом мы оказывались у стен затерявшейся в горах крепости, уходили по тропинке навстречу неведомой напасти – и встречались с нею, оживали страницы бестиария, хранящегося в библиотеке Аль-Нилама, услужливо подсовывали воображению чудовищ со своих твердых страниц. А потом всё повторялось – и словно не было никакой поездки, она только предстояла, и на скалах над тропою уже залегло нечто новое, страшное, неминуемое. Ждало нас. И мы приближались.

Сердце сжималось испуганным зверьком, замирало, совсем останавливалось, но жуть сна вспарывали грохочущие копыта Драконидов. И я вглядывалась, до боли вглядывалась в лица, надеясь, что увижу среди них дракона души моей, хоть во сне, раз в яви он не может вырваться ко мне. Но строгие лица расплывались, таяли – и снова за спиной была крепость, а впереди неведомое. И мы, веселясь, ехали по тропке, как та птичка, не предвидевшая никаких последствий. Чтобы попасть в очередной переплёт.

Просыпалась я с гудящей головой, и всё тело болело, словно я не отдыхала, а скиталась всю ночь.

Хотелось отодрать от себя Ждущую, прямо с горстью волос, вернуть в ларец, выманить Веселую, Беспечную, Озорную. Заполнить каждый день неотложными делами, уставать к вечеру неимоверно и падать в кровать без сил, проваливаясь в блаженный сон без сновидений.

Но бабочки не откликались ни на приказы, ни на мольбы. А Ждущая меня не покидала, как я её ни гнала. Даже на ночь к другим бабочкам не возвращалась, сидела на уголке подушки.

Однажды утром я так обозлилась на застывшие обереги, что захлопнула в ярости крышку ларца и придавила тяжеленным томом, в кожаном переплете, с кованными уголками, чтобы они не смогли выбраться, даже если бы захотели.

Смотрела в окно на омывающуюся в жемчужном утреннем тумане Тавлею, холёную, красивую, надменную и равнодушную ко всему, кроме себя самой. И жалела, что выкинула разрушитель в междумирье, что не могу нарушить эту благополучную безмятежность, пробить брешь в золотой паутине, окутывающей город.

Одно утешало – я знала, что он живой. Просто знала и всё.

* * *

А потом дракон души моей вернулся.

Буквально на сутки вырвался в Тавлею, вызванный зодиакальным кругом. День им владела Тавлея, но ночь была моя, только моя.

Через улыбающуюся Вестницу я получила записочку и читала-перечитывала знакомые летящие строчки на клочке бумаги, зажатые в её руке. И снова перечитывала. Снова-снова-снова!

Ожили, наконец, обереги, зашуршали в ларце. Не отрывая глаз от записки, я магическим усилием столкнула на пол книгу, распахнула крышку, выпустила их на волю.

Запорхала по спальне золотая стайка, отвлекая меня от Вестницы, стали приземляться на волосы сменившие гнев на милость беглянки.

Шурша самоцветами, нанизанными на тончайшие струнки, натянутые на контур крыла, словно на арфу, села Ласковая. За ней – Жестокая. Зацепилась за прядь, лежащую на плече, Робкая, выше неё устроилась Смелая. Опустились Страстная и Холодная, Весёлая и Грустная, Озорная и Серьёзная, Неистовая и Смиренная.

А Ждущая, всё это время неотступно сопровождавшая меня, так и сидела у виска, ловила крылышками ветер, а драгоценными камнями – солнечные блики.

А я спохватилась, что времени собраться – совсем нет. Уже полдень, ночь не за горами, да когда же я успею одеться – причесаться – накрасится? Понеслась выворачивать наизнанку гардеробную.

Остановился он в доме родителей. По-другому – нельзя. До утра, всего лишь до утра – и снова туда, где нет внешней магии.

Вернувшись домой вечером из присутственных мест, дракон души моей просто вынул меня из моего портрета, как из недр экипажа, болотным огоньком, мерцающим в ладони донёс до своих покоев. Легко подул – я скользнула в кресло, лишь огоньки свечей чуть вздрогнули.

…И остаток вечера – пока закат не утонул в Млечном пути и ночь не накрыла Тавлею звездным пологом, – мы играли в шахматы.

Играли – это, конечно, громко сказано. Я играть не умею, знаю ходы фигур, но плести из них хитроумные комбинации – увы…

Ночной ветер, залетая в приоткрытое окно, колебал огоньки свечей, приносил городские запахи, как обычно, невообразимую смесь всего, с едва уловимой, но обязательной ноткой болотного разложения, застоявшейся в закоулках каналов и стариц воды.

Огоньки дрожали, но не гасли, терпеливо снося касание воздушных пальцев. Терпкий, горячий, чуть душный запах слегка ароматизированных свечей мешался с ночным воздухом.

В огоньках свечей поблёскивали лукаво глаза дракона души моей, когда он невозмутимо делал очередной ход.

С максимально задумчивым лицом я делала точно такой же, зеркальное отражение, всем видом показывая, что решение пойти именно так далось мне в результате сильнейших умственных усилий.

Игра шла хорошо.

Дракон души моей зачем-то методично двигал пешки, каждый ход – на одну клеточку вперед, сдвигая весь их строй на одно поле. И губы сжимал плотно.

Ну и я не отставала, двигая свои пешки навстречу. Но смотреть на шахматную доску было скучно, куда интереснее за строй белых фигур, на него, сидящего в таком же, как и у меня, высоком кресле напротив. Он был в простой белой рубашке с распахнутым воротом, губы сдерживали улыбку, а глаза были усталыми, застарело усталыми ещё той приграничной усталостью.

И хотелось-то вовсе не играть, не переставлять фигуры по клеточкам, хотелось тихонько касаться его век губами, еле уловимым движением прогоняя усталость прочь, запрещая ей приближаться к дракону души моей, когда он со мной…